Мы так и не пришли к общему решению. С одной стороны она, безусловно, была права. Но с другой – как мне, привыкшему всю свою сознательную сорокачетырехлетнюю жизнь передвигаться только при помощи костылей, вот так сразу и резко пересаживаться в коляску? От такого предложения, как тогда казалось, веяло какой-то неминуемой ущербностью. Я привык к тому, что хожу на костылях. В любую минуту могу выйти из автомобиля, встать на костыли и пойти в магазин. Либо, опершись на костыли, заглянуть под капот автомобиля. Или самостоятельно сменить колесо. А в коляске я становлюсь в несколько раз беспомощнее. По каждой мелочи, по каждому поводу надо ждать доброго прохожего в надежде на его милость и готовность помочь без лишних разговоров и объяснений. Нет перейти в такую жизнь очень трудно, а без длительной предварительной подготовки, пожалуй, невозможно. Необходима экстремальная, безвыходная ситуация. Потом, спустя всего лишь три года, в две тысячи первом году такая ситуация возникнет. Но я не буду к ней готов ни морально, ни физически. Я долго не смогу с этим примириться, но потом пойму, что это уже собственный крест до конца жизни и начну потихоньку сдаваться. Безусловно, это крайне негативно отразится на моей психике, но процесс будет уже необратим. Пока же я размышляю над тем, что сказала Светлана Ивановна. Пройдёт совсем немного времени, буквально несколько дней, и я пересяду в коляску.
– Только ради пользы дела! Только один раз! Только попробую, как ощущают себя колясочники! – пытался я всё время мысленно себя утешить.
Наверное, не надо было прислушиваться к Светлане Ивановне и проводить над собой подобные эксперименты. Нет-нет, я ни в коем случае никого ни в чём не обвиняю. То, что случилось, всего лишь роковое и, может быть, закономерное совпадение или, если хотите, неприятный сюрприз её величества Судьбы.
Глава пятнадцатая
В том, что Белоруссия – очень красивая страна, я лишний раз убедился, когда ехал с семьёй Некрасовых в их автомобиле «Жигули» первой модели. Иван Михайлович выбрал одну из красивейших трасс. Мы ехали по дороге, соединявшей населённые пункты: Высокое, Пружаны, Ружаны и Слоним. Далее эта дорога переходила в так называемую Олимпийскую трассу «Минск – Брест». Удивительно красивые лесные массивы постоянно сопровождали наш автомобиль по обеим сторонам, пока мы ехали до города Слоним Гродненской области. Потом, когда пошла Олимпийская трасса, потянулись бесконечные поля. В автомобиле на сей раз было совсем не тесно – ехали Алла Николаевна с Олей и мы с Зосей. По дороге активно делились впечатлениями о фестивале. Так за разговорами и не заметили, как очутились в Минске. По дороге Зося купила у частников грибов – лисичек, чтобы пожарить их на ужин. Мы тепло простились с семьёй Некрасовых и за всё поблагодарили Аллу Николаевну.
– Варшанин! Не забудьте, вы едете в Москву, так что готовьтесь! – сказала она напоследок.
«Без Зоси даже и не подумаю!» – ответил я мысленно.
Следующий день был полностью посвящён концерту фестиваля «Вместе мы сможем больше!» в минском Доме офицеров. Примерно за месяц или полтора до этого события мною был разработан сценарий и программа концерта. И опять я допустил старую ошибку, напичкав сценарий массой всевозможных поэтических иллюстраций, в большинстве – из произведений инвалидов-литераторов. Разумеется, у меня были свои, достаточно убедительные основания – максимально, даже почти в полной мере, продемонстрировать искусство поэтов-инвалидов. А данный концерт представлял для этого прекрасную и реальную возможность. Вот и во всём я такой. Если уж за что-то берусь, то делаю это, может быть, слишком добросовестно и досконально. Это как раз очень часто меня подводило. Слишком уж отдавался я порученному делу. Оттого, может быть, и посещали меня стрессы. Но пока организм был молодой, я этого всего не замечал или просто не придавал значения. А это в свою очередь представляло опасность для здоровья. Вот и с этим сценарием концерта. Всю лирику просто-напросто выкинули и оставили только динамику, только сквозное действие, только глаголы – выходит, говорит, поёт, кланяется, уходит. Вот как не надо стараться, как можно лучше выполнять свою работу. Ещё Лариса Андреевна Ряплова, врач-психиатр, которая работает в Москве на телефоне доверия, не раз говорила мне:
– Не проявляй инициативу – она наказуема.
Уже, кажется, сотни раз находил я этой мудрости подтверждение, однако с завидным упорством и постоянством вновь и вновь наступал на те же грабли.
Договорились по поводу автотранспорта с Константином Константиновичем Улитиным, тем самым Костей, который во время фестиваля искусств инвалидов в девяносто пятом году, вошёл утром в наш номер и спросил:
– Вам кофе в постель или как?
Это был тот самый Костя, который дружил с Александром Ивановым и Теймуром Погосяном из города Сморгонь Гродненской области. Это был тот самый Костя, который очень много помогал мне в период с девяносто седьмого по девяносто девятый год. В этот самый период Костя очень часто бывал у нас дома. Тогда же усыпили нашего пса по кличке Жуль – светлая ему память! Тогда же я не прошёл отборочный турнир авторской песни, определявший участников фестиваля «Петербургский аккорд – 98» от Белоруссии. Но в Ленинград (Санкт-Петербург) мы трое – Аня Панкратова, Витя Куликовский и я – всё-таки поехали за собственные финансовые средства.
Константин приехал на своей «Мазде» синего цвета.
– Автомобиль к вашим услугам! – громко объявил он, заходя в нашу квартиру, и расплылся в кинематографической улыбке.
Есть у Белорусского общества инвалидов одна весьма уникальная особенность – умеет его руководство, когда это необходимо, собрать народ на то или иное мероприятие, например, на концерт. И совершенно неважно, какая будет площадка: на пятьсот или на две с половиной тысячи посадочных мест. Эта площадка будет заполнена до отказа. Точно также произошло с концертом в Доме офицеров. Тогда концерт вела, если я не ошибаюсь, Ирина Егорова – диктор Белорусского телевидения, которая вскоре переехала жить в Москву. Немало талантливых творческих людей переехали жить в Москву. Вспомним хотя бы Алёну Свиридову и Бориса Моисеева. Почему же это происходит? Есть ответ на этот вопрос, но я не буду его озвучивать, иначе меня просто-напросто обвинят в клевете. А я бы этого не хотел. Было очень приятно, когда Ирина Егорова подходила, чтобы посоветоваться по тому или иному вопросу. Режиссёрами со стороны России были, как всегда, Светлана Ивановна Васькина и Людмила Васильевна Данилова. Я же был скорее не режиссёром, а автором сценария и консультантом, хорошо знавшим артистов, занятых в этом концерте. Можно было бы вполне посчитать режиссёром Божка Игоря Петровича, но он был сильно увлечён телевизионной съёмкой. А вот администратором концерта вполне и с первого беглого взгляда можно было назвать Аллу Николаевну Некрасову-Подлипалину.
Нам, артистам со стороны Белоруссии, предоставили большую гримёрную комнату, в которой в итоге собралось очень много народу. Однако никто не стал спорить и возмущаться. Наверное, иного помещения не было возможности предоставить. Да что тут потерпеть? Каких-то два часа всего. Так они пролетят незаметно!
В гримёрку буквально ворвался Эдик Аветисян, а за ним – его молодая жена. Он был возбуждён и возмущён.
– Да что же это такое? В Пуще поселили, чёрт знает как, а в Минске не дают спеть даже песню, – громко произнёс он.
Казалось, что он захлёбывается от возмущения. На лице его молодой жены читалось искреннее сопереживание.
– Владимир Николаевич! Помогите хоть Вы, сделайте что-нибудь. Очень обидно будет уехать из Минска, даже не спев, – посетовал Эдик.
– Дорогой мой! Что же я могу сделать? Я ведь только режиссёр, а есть ещё администраторы, которые выше меня. И от их решения зависит твоё участие в данном концерте, – как можно спокойнее и рассудительнее произнёс я.
– Да? Значит так? – растерянно произнёс Эдик.
Потом он резко встал и подошёл к стулу, на котором лежали его вещи. Достал целлофановый пакет с картинкой и вынул оттуда бутылку водки.
– Дайте стакан! – произнёс он торжественно.
Нашли гранёный стакан и подали Эдуарду.
– Пусть у вас всё пройдёт хорошо и удачно! Пусть всё будет замечательно! Я же прямо сейчас уезжаю домой и больше никогда не буду участвовать ни в каких фестивалях! – тронно закончил свой монолог Эдуард Аветисян.
С тех пор я никогда и нигде его не видел и не слышал. Поговаривают, что он перебрался в Витебск и спокойно живёт и трудится там.
Стакан водки, налитой Эдуардом, долго стоял нетронутым. Вскоре объявили обеденный перерыв. Мы остались в гримёрке вдвоём с Олей Патрий. Моя Зося, кажется, вообще не поехала на этот концерт. Она прекрасно справилась со своей задачей дома – привела меня в полный порядок и соорудила хорошую картинку для телевидения. Она вообще не очень-то любит присутствовать на моих выступлениях.
– Я волнуюсь больше, чем Варшанин, – говорит она в таких случаях.
А я совершенно ничего не имею против её отсутствия.
– Пусть меньше знает и меньше видит. Не всему же на свете быть ей свидетелем и очевидцем, – резонно заключаю я.
– Посмотрим, что там Зося дала в ссобойке. Ага, два бутерброда: один с рыбкой, другой с колбаской. Будет чем закусить.
– Оля! Ты выпьешь со мной водки? – прозвучал вопрос.
– Да ты что? Мне же петь ещё. Пей сам… один, – ответила Оля.
– Придётся пить одному! Не пропадать же товару, да и выступление ещё не скоро.
– Пока ты будешь пить, я покажу тебе песню, которую хочу исполнить. Она называется «Разговор цветов», – торжественно произнесла Ольга Матвеевна.
Она села за стоявшее здесь же, в гримёрной, пианино и негромко запела:
Как-то вечерней порою,
В грядках прохладной земли,
Наши цветы меж собою
Так разговор повели…
Я слушал Олю и вспоминал те несколько лет творческой дружбы, которые нас связывали.
– Сколько же лет мы уже знакомы? – спрашивал я себя мысленно.
– Уже целых семь! – ответил, немного подумав.
«Родилась в 1959 году в маленьком сибирском посёлке Томской области.
До школьного возраста меня воспитывала бабушка. Начальную школу закончила в Томске в специнтернате для слепых детей, восьмилетку закончила в Молдавии в г. Бельцы, а среднее образование получила в Белоруссии в Гродненской спецшколе.
11 лет работала слесарем-сборщиком, затем 7 лет было солисткой эстрадного оркестра г. Минска. С 1 января 1996 г. нигде официально не работаю.
Петь начала с трёх лет на сцене поселкового клуба. Природная постановка голоса и, главное, призвание позволяли петь везде, где только было можно: в поселковом клубе, в школе, в певческих кружках, затем в ВИА «Три ключа», в хоре…
Пыталась поступить в Минскую консерваторию на отделение вокала, но меня не приняли из-за отсутствия зрения. Писала письма в Ленинград и Одессу, но и там получила отказ. Сперва отчаялась, но потом решила продолжать петь. Мне всегда везло с руководителями, мне уделяли много времени и внимания, развивали мой музыкальный слух. Брала частные уроки вокала и продолжала изучать музыкальные дисциплины.
Самостоятельно освоила фортепиано, пишу песни, сама совершенствую свой голос. Стала неоднократным лауреатом фестивалей самодеятельного творчества, дипломантом многочисленных смотров-конкурсов, лауреатом трёх фестивалей авторской песни, принимала участие в четырёх фестивалях творчества инвалидов.
Во время работы в оркестре прошла аттестацию и получила статус солистки-вокалистки высшей категории.
В настоящее время пытаюсь пропагандировать свои авторские песни, пою под собственный аккомпанемент. Репертуар самый разнообразный: романсы, народные песни, лирика, эстрада, песни белорусских композиторов, немного классики».
Вот и всё, что написала в своей творческой биографии Ольга Патрий. Всё это было правдой, но информации всё же было мало. Однако Международному фонду «Филантроп», для которого это писалось, было вполне достаточно.
Хочу очень коротко прокомментировать ту фразу, в которой Оля говорит об участии в четырёх фестивалях творчества инвалидов. О первом её участии было рассказано в начале этого повествования. Шёл девяносто первый год и проводился Первый Всесоюзный фестиваль искусств инвалидов «Смотри на меня, как на равного!» Сначала я не хотел включать Олю в программу Дня авторской песни на ВДНХ БССР. Но потом включил и очень правильно сделал.
Об участии Ольги Патрий во втором республиканском фестивале искусств инвалидов «Творчество – путь к себе!» вопроса не возникало вообще. Оля была официально заявлена с сольным авторским концертом в спортивный комплекс Стайки. И было это в девяносто третьем году.
Третий фестиваль искусств инвалидов «Судьба моя и надежда – это ты, искусство!» проходил на территории дома-интерната, который находится в деревне Николаевщина Столбцовского района Минской области. Тогда Оля произнесла свою знаменитую фразу:
– Смотрите, журавли пролетают над нами. Это они прощаются с фестивалем!
О четвёртом фестивале я почти ничего не помню, но если Ольга о нём вспоминает, значит, что-то такое происходило. Вообще, четвёртый фестиваль я словно проспал. Да, что-то такое было в Доме офицеров в Уручье, а вот подробностей я и не расскажу. Тем более что фестиваль этот проходил во времена правления Владислава Антоновича. А этот период своей жизни и деятельности я стараюсь вообще не вспоминать, а уж если и вспоминаю, то только как страшный сон.
Оля взяла финальный аккорд, и песня была закончена.
– Ну?.. И что ты скажешь, Володя? – спросила она.
– Скажу, что песня замечательная. Она такая мягкая и добрая, что я просто не нахожу нужных слов! Ты обязательно должна спеть именно её!
Оля безумно понравилась и Светлане Ивановне и Людмиле Васильевне. Светлана Ивановна, когда узнала, что Оли нет в списках людей, уезжавших в Москву, очень долго возмущалась. Она так и говорила:
– Делайте что хотите, но Оля должна петь в Москве!
Бедная Алла Николаевна! Чего только не приходилась ей терпеть из-за разгильдяйства и некомпетентности некоторых работников аппарата Центрального правления Белорусского общества инвалидов в вопросах творчества и культуры. Однако вопрос о поездке Ольги Матвеевны Патрий в Москву был решён очень быстро и, естественно, положительно.
На следующий день после успешно прошедшего в Доме офицеров концерта совместного российско-белорусского фестиваля искусств инвалидов «Вместе мы сможем больше!», нам с Зосей позвонила Алла Николаевна и спросила – готов ли я к поездке в Москву? Алла Николаевна позвонила именно в тот момент, когда сон самый сладкий и интересный и очень не хочется от него отрываться. Именно в этот момент кажется, что ты поубиваешь всех, кто посмел разбудить. Было примерно семь часов утра. Заворочались вчерашние гости, которые остались у нас ночевать: Костя Улитин и Саша Морозов. Вчера мы очень хорошо посидели! Серёжа Клещенков уехал домой, оставив мне во временное пользование кассетный магнитофон «Panasonik» по распоряжению Аллы Николаевны. Я очень благодарен ей за это. О, сколько же ценного материала было записано на этом аппарате: два визита к нам в гости Тани Лиховидовой, серию радиопередач «Моя музыка» Надежды Кудрейко, несколько грампластинок и ещё массу всего.
– Вы знаете, Алла Николаевна, я без Зоси не поеду! – произнёс я, собравшись со всеми своими силами.
Мне очень трудно было ей отказать, но всё-таки решился. Не Алле Николаевне я отказывал, а протестовал против непонимания и безразличия тех, кто устраивал эту поездку.
Другое дело – Оля Патрий и многие другие. Они-то просто мечтали поехать в Москву: кто прокатиться, а кто показать свои творческие способности. А мне-то что Москва, если я там родился и был в восемьдесят девятом году?
– Варшанин, Вы меня просто без ножа режете… – послышался на другом конце провода растерянный голос.
– Тем не менее, при всём к Вам уважении, я без Зоси не поеду.
– Я Вам перезвоню через десять минут! – сказала она.
– Хорошо! Буду ждать!
Ровно через десять минут раздался телефонный звонок.
– Слушаю вас, Алла Николаевна.
– Владимир Николаевич, всё в порядке – Вы едете с Зосей. Вам на сборы и на прибытие к гостинице «Минск» даётся час! – торжественно объявила она.
Через час «Мазда» синего цвета лихо развернулась возле гостиницы «Минск», что на тогдашней площади Ленина, и остановилась. Из неё вышли четыре человека и направились в сторону трёх красных «Икарусов». Мы с Зосей ехали во втором автобусе. Вместе с нами ехала вся белорусская команда. Эта команда состояла из артистов-инвалидов и штатных работников Белорусского общества инвалидов. Из артистов ехали Ольга Патрий, Анатолий Александрович Новиков, Теймур Погосян, Ольга Тетёркина и Борис Бачковский – наши танцоры на колясках, – и я. Все остальные были в основном председатели областных и районных правлений БелОИ, журналисты и телевидение, в лице Игоря Петровича Божка и Натальи Шарубы. Саша Морозов и Костя Улитин долго не уходили с площади Ленина. Наконец «Икарусы» заурчали, завоняли и отправились в далёкий, неведомый для нас, путь. Впервые я ехал на свою родину автобусом. До этого я пару раз ездил по трассе Москва-Минск на «Запорожце». Тогда дорога мне понравилась и показалась быстрой. А как же будет в этот раз?
Я молча раздумывал над тем, с кем разговаривала Алла Николаевна по поводу Зоси и что она конкретно говорила, какие приводила аргументы. Всё это очень меня интересовало потому, что уж очень быстро она нам перезвонила – ровно через десять минут. Ничего, не выяснив и не проанализировав, я стал пялиться на дорогу. Мы как раз сидели с Зосей на первом сидении, и нам было очень хорошо видно и водителя, и дорогу.
Часа через полтора автобус плавно притормозил, чтобы свернуть направо. Я догадался, что мы свернули на «Хатынь». Знакомое и жуткое место. Это было уже третье моё посещение мемориального комплекса. Я не стал выходить из автобуса, так как знал, что предстояло пройти немалое расстояние, чтобы попасть на территорию комплекса. Всегда угнетали те последние четыре километра, которые оставалось проехать до мемориала. Дорога очень извилистая и с обеих сторон окружена берёзами. Эта извилистая дорога, берёзы и очень маленькая скорость создают какое-то жуткое и угнетающее настроение. К этому добавьте ощущение, которое остаётся от посещения самого мемориала. А ко всему этому добавьте посещение «Хатыни» в вечернее время суток, когда он ещё подсвечивается красным светом как бы из-под земли. Те, кто всё это придумал, конечно же, достигли эффекта психологического воздействия на человека.
Впервые я увидел мемориальный комплекс «Хатынь» в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Тогда нас с бывшей женой Лилией возил туда на своей рыжей «пятёрке» Анатолий Александрович. Тогдашнее впечатление было на грани шока, скорее всего оттого, что увидел всё это собственными глазами. Следующие посещения были уже более привычными что ли, если об этом вообще можно так говорить. Второй раз я возил в «Хатынь» своего единственного друга Сергеевича и Женю Васильева, когда они гостили у нас в Минске в восемьдесят седьмом году. Тогда я ещё дошёл с ними до мемориала.
И вот третье посещение «Хатыни». Оно похоже на дежурное блюдо – всё происходит автоматически, просто по инерции, когда уже простыл след патриотизма, и осталось только одно – соблюсти план поездки. А в плане поездки прописано посещение нескольких мемориальных комплексов, посвященных Великой Отечественной войне. После посещения подобных мест люди обычно возвращаются угрюмыми и молчаливыми. Так было и на этот раз. А через десять километров предстояло посетить мемориал, воздвигнутый в память о ещё одной сожжённой деревне. Таким образом, угрюмое и молчаливое настроение удваивалось. Нет! Всё-таки нельзя так добивать людей. Пусть организаторы подобных поездок и экскурсий учтут это на будущее.
Пасмурная погода вдруг куда-то исчезла, и появилось солнышко. Сначала оно робко выглянуло из оставшейся тучки, а потом словно неожиданно и неизвестно откуда набралось сил и стало светить всё ярче и ярче. Чем меньше оставалось до Витебска, тем жарче припекало долгожданное солнышко. Вскоре стало и вовсе жарко для августа месяца. Но вот и появился древний красавец Витебск. Колонну автобусов встречал автомобиль ГАИ. Надо сказать, что это очень приятное ощущение, когда ты едешь в колонне автобусов, сопровождаемой автомобилем ГАИ. В этот момент совершенно не ощущаешь и не замечаешь светофоров. На колонну автобусов с интересом смотрят люди – жители города Витебска. Кажется, что автобусы несутся с сумасшедшей скоростью. Все впечатления есть, но одного не хватает – чтобы тебе ещё и отдавали честь. Я тогда радовался в душе всему виденному словно ребёнок, словно чувствуя, что всё это происходит в первый и последний раз. Колонна автобусов доехала до намеченного места за каких-то десять-пятнадцать минут, а ведь Витебск город немаленький. На одной из центральных площадей города нас встречали с духовым оркестром администрация Витебска и представители общества инвалидов. Был здесь и Семикоз Виктор, кажется, Петрович – председатель Витебского областного правления общества инвалидов. Он офицер в отставке, прошедший ад Афганистана. Очень добрый и приятный человек, во всяком случае – по отношению ко мне. Позже он проявил себя как внимательный, чуткий и предупредительный мужчина. Но это будет позже – через три месяца. А пока на одной из центральных площадей Витебска звучат приветственные речи в честь прибывших участников российско-белорусского фестиваля искусств инвалидов «Вместе мы сможем больше!» Прибывшие участники фестиваля выглядели не очень свежо. Они были явно и сильно уставшими. Но ничто не могло омрачить праздника в городе Витебске. После площадного мероприятия все вновь погрузились в автобусы и поехали в район Лучёсы. Это где-то совсем недалеко от окраины Витебска.
Там мы должны были жить два дня. Ровно столько времени планировалось пробыть в Витебске. На следующий день в областной филармонии города Витебска должен был состояться концерт участников фестиваля.
Мы прибыли в эти самые Лучёсы. Это был интернат для глухонемых детей. Он представлял собой старое трёхэтажное здание из серого кирпича. Лестницы внутри этого здания оказались жутко крутыми, настолько крутыми, что перед подъёмом на верхний этаж приходилось останавливаться и какое-то время пребывать в задумчивости. А дума была одна – как бы подняться и не упасть? Не следует осуждать председателя Витебского областного правления БелОИ и предъявлять к нему какие бы то ни было претензии. Человек старался. Да, он нашёл не самое подходящее место для проживания. Но он старался. Значит, ничего лучшего не было. И всего-то надо было прожить два дня. Зато потом, после концерта в Витебской областной филармонии Виктор Петрович Семикоз устроил такой банкет, который многим даже и не снился. Пока же мы с Аллой Николаевной, Светланой Ивановной, Людмилой Васильевной и двумя какими-то женщинами из областного управления культуры живо обсуждали программу завтрашнего концерта. Вернее, они выясняли, кто и откуда, и какой концертный номер будет показывать. Если это была, допустим, песня, необходимо выяснить: кто её авторы. Это делалось скорее всего и в большей степени для ведущей концерта. Как только с подготовкой концерта закончили, началось заселение. В этот момент я и столкнулся с жуткой крутизны лестницей. Постоял секунду, подумал и решил:
– Здесь жить не буду. Здесь же вообще нет никаких условий!
– Кому не подходят условия для проживания, могут перейти в гостиницу или снять квартиру! – торжественно произнёс голос кого-то из представителей администрации.
– В отель! Только в отель! – громко сказал я.
А почему бы и нет? Из командировочных денег, пусть и небольших, вполне можно было оплатить гостиницу и за себя, и за Зосю. В этот момент очень удачно рядом оказался Игорь Петрович Божок – телевизионный крёстный отец нашего фестиваля. Он быстро поймал такси, и через десять минут мы были в гостинице «Витебск». Это та самая гостиница, которая находится рядом с летним амфитеатром, где каждый год проводится фестиваль «Славянский базар». В гостинице нас встретили неприветливо. Мест, конечно же, не было. Зато были очень дорогие люксовские номера. Они нам с Зосей не подходили. Мы не могли себе позволить разбазаривать копеечные командировочные. Некоторое время пребывали в глубокой задумчивости. Размышляли над вопросом: берём мы люксовский номер или нет? Решили, что не берём, а поедем к нашему другу Славе Савинову. У него хоть и пятый этаж, зато человеческие условия. Я позвонил из автомата и попросил у Славы разрешения остановиться на одну ночь. Игорь Петрович Божок помог поймать такси и погрузить вещи в машину. Вскоре мы с Зосей были на улице Терешковой у подъезда дома номер четыре. Таким образом, я приехал к Славе уже во второй раз за этот тысяча девятьсот девяносто восьмой год. Зося была здесь впервые, также как и впервые она была в городе Витебске. Как всякая женщина, она, прежде всего, обрадовалась наличию горячей воды. С дороги мы помылись и постирались. Спать легли далеко за полночь – надо было ещё вдоволь наговориться. А рассказать нам было что.
Солнечным утром нас разбудил кот по имени Матрос. Матрос уже давно жил у Славы и был любимым членом семьи. Достался Матрос Славе то ли с легкой руки, то ли при непосредственном участии Тани Лиховидовой. Во время нашего с Зосей короткого пребывания в городе Витебске, нам так и не удалось увидеться с Таней Лиховидовой. Сейчас и не вспомню, почему. Может быть, Тани не было в городе, может, не сумели и не успели связаться, а может, были иные причины. Тогда я даже не предполагал, что встречусь с Таней через три месяца по очень приятному для меня поводу.
С Таней мы не встретились, зато Зося познакомилась с Инной и Светой Литусёвыми – с мамой и дочкой. Они же вместе со Славой помогли нам добраться с вещами до филармонии.
В тот день Вячеслав Викторович Савинов был назначен ответственным за гримёрки в филармонии. Таким образом, он на время становился хозяином помещения и в какой-то степени – положения. Не помню, как прошёл концерт. Кажется, нормально. Все события начинали становиться автоматическими. Возникало ощущение зомбированности. В таком состоянии обычно не соображаешь, что делаешь, но делаешь хорошо и своевременно.
Помню только площадь возле областной филармонии города Витебска, колонну из трёх «Икарусов». Помню нас четверых, непрерывно и неустанно курящих. Молчим. Инна, Слава и я курим. Зося не курит. А что говорить? Начинается суета и шевеление – это народ рассаживается в автобусы. Все! Сейчас мы уедем и очень долго не увидим нашего Славика и семью Литусёвых…
Снова дорога. Наш автобусный караван движется в сторону Смоленска. В колонне едут два микроавтобуса, принадлежащие фирме «Филантроп» – это организация, занимающаяся благотворительной деятельностью, в основном направленной на поддержку творчески одарённых инвалидов. «Филантроп» организует и проводит фестивали, концерты и конкурсы. Вот и это турне организовал и проводит «Филантроп» – международный фонд. Белорусское общество инвалидов поддерживает лишь часть этой акции, но часть, я бы сказал, значительную. Судите сами, БелОИ выпали затраты на проведение мероприятий в Бресте, Минске и Витебске. А вообще я так и не узнал всей правды до конца: кто, сколько, где и когда оплачивал все расходы. Россияне говорили, что всё оплачивали они, белорусы утверждали обратное. Оставим эти вопросы для разборки между руководителями. Отметим только ещё раз, что инициатива проведения совместного фестиваля искусств принадлежит всё-таки России.
В автоколонне следуют на своих машинах Виталик Кувшинов и Геннадий Рыжов – председатель Московской областной организации Всероссийского общества инвалидов.
Смоленск очень холмистый город. Это один из областных центров России, расположенный в трёхстахпятидесяти километрах западнее Москвы. Мы сначала довольно долго двигались по окраине Смоленска, пока не достигли его центра. Постоянно нашу автоколонну сопровождали трамвайные пути. Создавалось впечатление, что жители Смоленска пользуются одним только трамвайным транспортом. Мы проехали ещё один трамвайный участок и оказались возле гостиницы «Россия». У входа в гостиницу нас встречала группа солдат, которые были выделены для оказания помощи участникам фестиваля. Мы поднялись по лестнице к главному входу и оттуда опять увидели трамвайные пути и трамваи. Когда мы поднялись в свой номер на третий этаж и посмотрели в окно, то вновь увидели трамваи. Вот такой Смоленск оказался трамвайный город.
Впервые я познакомился со смоленской землёй году в семьдесят первом или втором. Тогда я жил ещё в своём любимом бараке. Тогда же закончил восемь классов или неполную среднюю школу и поступил вместе с Сергеевичем – моим лучшим другом, и Толей Камаевым, тоже учившимся в спецшколе-интернате № 31, в ПТУ № 1 Мос. Гор. СО на специальность «Бухгалтер бюджетного учёта». Был август месяц. Неожиданно я получаю письмо от Володи Волкова, того самого школьного поэта и лучшего чтеца. В этом письме он приглашает к себе в гости, в посёлок Верхнее-Днепровский Смоленской области. Володя писал, чтобы я отбросил все комплексы, не ломался и не терял времени. Он был очень убедителен в своём письме, и я, не раздумывая, отправился на Белорусский вокзал, чтобы купить билет на завтрашний утренний поезд до станции Сафоново. Ехал в общем вагоне и всё время боялся проехать нужную станцию. Это была игра – игра во взрослого человека. Впервые в жизни я самостоятельно купил билет, сел в поезд. Чтобы игра казалась до конца правдоподобной, купил на вокзале пачку папирос и пару раз выходил в тамбур, чтобы покурить. В пачке было всего десять штук папирос. Две папиросы выкурил по дороге до станции Сафоново. Осталось восемь папирос и пятнадцать копеек. Это было всё богатство, с которым я ехал в гости к Володе Волкову. На такое способны только мальчики и только в таком юном возрасте – поехать неизвестно куда и неизвестно насколько практически без копейки денег. Но самое интересное и увлекательное было впереди. От станции Сафоново надо было ехать автобусом километров пятнадцать или двадцать до самого посёлка Верхнее-Днепровский или, как его называли, посёлка химиков. Билет на автобус стоил пятьдесят копеек, а в моём кармане покоились лишь пятнадцать.
Что же делать? Сказать водителю, что у меня только пятнадцать копеек? Что мне очень нужно попасть в поселок, так как меня там ждут? А если и вовсе ничего не говорить? Ведь по Москве я езжу бесплатно и в автобусе, и в троллейбусе, и в трамвае, и на метро! А если высадит? Вот возьмёт и высадит!
Пока я предавался глубоким размышлениям о своём скором будущем, автобус закрыл двери и плавно тронулся. Примерно через полчаса приехал в посёлок. Когда выходил из автобуса, водитель не обратил никакого внимания. Наверное, ему было абсолютно всё равно: кто входит и кто выходит, платят или не платят за проезд. А может, просто ему осточертела эта работа, а другой он не мог найти или не хотел. Один Бог знает: что там, на душе было у того водителя? Тем не менее, мысленно, я всё-таки поблагодарил того водителя автобуса. Поблагодарил хотя бы за то, что он просто не обратил на меня внимания.
Я вышел из автобуса. Постоял какое-то время. Посмотрел по сторонам. Меня, конечно, никто не встречал и не собирался этого делать. Узнав нужный адрес, вскоре прибыл на место. Идти далеко не пришлось – каких-нибудь два-три квартала. В то время для меня это было не такое уж большое расстояние. В то время у меня было достаточно здоровья, чтобы не замечать такие расстояния, как два-три квартала. Не могу сказать, что моему приезду очень уж обрадовались. Мама Володи Волкова была полностью поглощена своей работой – она трудилась в должности военного юриста. Сам Володя парил где-то в своих мыслях и проблемах. Да приедь хоть пять таких Варшаниных, он не сильно бы удивился, а может быть, даже и не заметил! Я был в таком возрасте, когда такие мелочи – как приняли, как встретили и прочее – не замечались совершенно. Казалось, что всё происходит так, как надо. Потому что ещё не ведал: а как же надо? А почему? Да потому, что жизненный опыт был ещё крайне мал.
Мы с Володей довольно интересно проводили время: читали стихи и не только свои, по вечерам слушали вражеское радио, которое в те годы ещё активно глушили, много играли в шахматы. В шахматы играли так много, что я их просто возненавидел. Возненавидел оттого, что постоянно проигрывал Володе. И чем больше проигрывал, тем чаще он предлагал сыграть ещё одну партию, а потом ещё и ещё… Мы с Володей с упоением слушали классическую музыку на пластинках. Особой популярностью пользовалась у нас «Поэма экстаза» Александра Скрябина. Тогда от Володи впервые услышал, что Александр Скрябин был одним из основоположников светомузыки. Володя читал стихи Марины Цветаевой и рассказал о том, что она повесилась в Елабуге в сорок первом году. Безусловно, общение с ним сильно обогатило меня духовно. Володя часто читал стихотворение Марины Цветаевой, которое начинается словами: «Идёшь на меня похожий…» К тому времени он и сам написал немало стихов. И это были не те наивные стихи, которые принадлежали двум школьным поэтам: Владимиру Волкову и Владимиру Варшанину. Это были уже более зрелые и более умные стихи. Володя просил меня дать оценку своим стихам. Но какое я тогда имел право оценивать их? Может быть, он считал меня первым учителем поэзии и поэтому просил о критике. Не знаю. Только когда я читал его произведения, не понимал половины текста. Было непонятно, что хотел сказать автор той или иной строчкой, тем или иным четверостишием. Взять хотя бы эти две, вырванные из контекста строчки: «Меланхолический придаток необратимого конца…» Начиналось это стихотворение так: «Не надо слов, они не Боги…»
Однажды мы засиделись до глубокой ночи. Уже забрезжил рассвет.
Мы спустились во двор и направились к лавке-качелям. Эта лавка-качели оказалась настолько скрипучей, что после нескольких качаний из окон дома высунулся сонный полупьяный житель и громко прокричал, что если мы не уберёмся с этой территории, он выйдет и побьёт нас. Ничего не оставалось делать, как разойтись. Домой к Володе Волкову идти не хотелось – мы только что оттуда. Решили прогуляться, но при условии, что каждый пойдёт в противоположную сторону. Я заявил, что направлюсь в сторону леса. Уж очень он манил тогда. Володя согласился и повернулся в противоположном направлении. Условились встретиться через три часа на этом же месте. И разошлись.
Я двигался очень бодро по грунтовой дороге, слегка присыпанной песком. Дорога пролегала прямо через лес. Ярко и щедро светило утреннее августовское солнце. Громко и весело заливались прямо над головой птицы. Настроение было приподнятое. Следа бессонной ночи не осталось вовсе. По дороге не попалось ни одного человека.
«Наверное, ещё спят, – подумалось мне. – А интересно, который теперь час?» «Вечность!» – вспомнилась шутка Бориса Пастернака.
Часов с собой не было. Я не брал их с самой Москвы. Как-то особенно не интересовало время, не было проблемы с ним. «Если надо будет узнать, всегда спрошу у прохожих».
Неизвестно, сколько я шёл. Но вот появилось кладбище, а вскоре и деревня. Не помню, как называлась эта деревня, хотя и интересовался у местных жителей. На краю деревни присел на скамеечку и достал пачку с уже тремя папиросами. Долго и жадно курил. «Сейчас выкурю эту папиросу, потом ещё две оставшиеся и брошу. Да, неплохо прогулялся. Если местные жители не соврали, то пройдено целых шесть километров. А силы уже на исходе. А предстоит пройти ещё шесть километров. Вон впереди лесок. Пойду через него и срежу путь…» – думал я, пока курил.
Я пошёл в сторону леска. Очень скоро понял, что заблудился. Что делать? Кричать? Звать на помощь? Стыдно. Начал лихорадочно метаться из стороны в сторону. Пометался – не помогло, а только забрало ещё больше сил. В голову начали лезть жуткие мысли, причём одна страшнее другой. «А если здесь волки или медведи? Разорвут, и крикнуть не успеешь».
И никто не узнает: кого и за что. И так стало жалко себя, что слёзы покатились из глаз, солёные крупные слёзы. Не помню, сколько продолжалось это самооплакивание, пока не послышался шум трактора. Казалось, что шум этот нарастает и нарастает. «Деревня снова появилась! Надо идти на шум трактора и уже никуда не сворачивать. Идти надо немедленно, иначе трактор уедет!» – твёрдо решил я.
Собрав последние силы, решительно направился в сторону шума трактора. Очень скоро появилась скамейка, та самая, на которой жадно курил перед тем, как заблудился. Снова сел и закурил. «Теперь останется всего лишь одна папироса!»
Казалось, что я никогда не дойду до посёлка Верхнее-Днепровский. Солнце висело совсем низко. Шёл медленно, из последних сил.
Неожиданно сзади послышался шум автомобильного двигателя. Оглянулся назад. Медленно надвигался автобус «ПАЗ». «Вот он то меня и довезёт! Он же не откажет инвалиду!» – подумал я, испытывая огромную надежду на спасение.
Я остановился и вытянул руку вперёд для голосования. Автобус даже и не думал останавливаться. На приличной скорости он просвистел мимо, оставляя столб пыли. «Ну и скотина! Даже не притормозил!»
Было предпринято ещё несколько попыток остановить транспорт, идущий в попутном направлении, – всё безуспешно.
Стрелки часов настойчиво приближались к цифре девять. Наконец практически ползком приблизился к двери знакомой квартиры. Мама Володи Волкова вздохнула с облегчением. Она уже собиралась организовать поиски моей персоны. Володя, похоже, совсем не волновался, словно чувствовал, что я обязательно вернусь. Он только слегка возмущался: где это я так задержался? Ведь договаривались встретиться на том же месте через три часа! После этой прогулки лежал три дня. Страшно гудели ноги. Они были распухшими и горячими. В некоторых местах даже открылись небольшие ранки. Во всём случившемся винил только самого себя. Вскоре легендарная прогулка забылась. Всё шло по-прежнему: чтение своих и чужих стихов, слушание классической музыки, изнуряющие шахматные баталии.
Настал день отъезда. Я сам назначил этот день. Подумал, что всё уже переговорено, переслушано, обсуждено, переписано, сыграно. Уже прочитана повесть Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», которую настоятельно рекомендовал Володя Волков.
В этот день Володя сделал царский подарок. Он сказал:
– Выбирай пластинки, какие хочешь, и забирай их с собой!
С большим трудом втиснулся я в общий вагон поезда, идущего на Москву. Провожала меня мама Володи Волкова. Всю дорогу я ревностно охранял портфель, полный грампластинок. Поезд отправлялся глубокой ночью. Я переживал, как мама Володи доберётся назад – в посёлок Верхнее-Днепровский. Автобусы, наверное, прекратили своё движение ввиду позднего времени суток. Я тогда совсем не подумал о том, что существуют попутные легковые машины. Всё опять же из-за маленького жизненного опыта. Теперь часто вспоминаю о своём путешествии в Смоленскую область посёлок Верхнее-Днепровский. С тех пор мы с Володей Волковым нигде и никогда не встречались и не пересекались. Много всякого-разного про него говорили, но я особо не прислушивался к этим разговорам и не верил в слухи, распространяемые о нём…
Глава шестнадцатая
Смоленский областной театр драмы представлял собой здание в стиле старинной архитектуры примерно XIX – начала XX века. Здесь должен был проходить отчётный концерт совместного российско-белорусского фестиваля искусств инвалидов «Вместе мы сможем больше!» Для этих целей была выделена специальная команда солдат, которая вносила инвалидов-колясочников, бывшими либо артистами, либо зрителями буквально на руках по длинной красивой лестнице прямо в зрительный зал. Команда «носильников», как я «окрестил» молодых солдатиков, также помогала инвалидам во время проведения экскурсий по городу Смоленску, а также в гостинице «Россия». Надо отдать должное организаторам фестиваля, что вопросы сервисного обслуживания инвалидов были продуманы и организованы просто досконально. Солдатики были очень внимательными и предупредительными. А главное, они очень нежно и бережно переносили инвалидов в то или иное место. Таких мест было несколько в городе Смоленске. Но самыми показательными были лестница в кафе при гостинице «Россия» и лестница в областном театре драмы. Инвалидов-колясочников было, слава Богу, немного, но и они доставляли некоторые хлопоты. Думаю, что молодым воинам было приятнее пару дней потаскать инвалидов, нежели нести ставшую уже для многих нудной воинскую службу.
Я пользовался кресло-коляской только тогда, когда посещал кафе при гостинице «Россия». В остальном предпочитал пользоваться костылями. Правда, ещё в день концерта я воспользовался коляской, потому что от сцены до гримёрной оказался очень огромный, метров пятьсот, переход.
Репетиция концерта шла своим чередом. Светлана Ивановна и Людмила Васильевна что-то уточняли, что-то переставляли, пробовали несколько раз поменять очерёдность концертных номеров.
– Николай Соловьёв на сцену! – торжественно пригласила Людмила Васильевна Данилова.
Вышел мужчина с тростью, той тростью, которой пользуются многие незрячие люди. На вид мужчине было лет сорок пять. Он был строен и подтянут. Когда он начал говорить, то голос его показался мне очень мягким, каким-то бархатным. С первой фразы стало понятно, что передо мной очень интеллигентный человек.
– Николай Григорьевич Соловьёв. «Имеет высшее педагогическое образование. После окончания института в 1974 году был направлен в Смоленскую областную школу-интернат для слепых и слабовидящих детей учителем истории. Инвалид с детства (полная слепота). Ещё школьником увлёкся пением под гитару. В 1971 году был участником и лауреатом Московского фестиваля студенческой песни. «Очень запомнилось, что членами жюри были: Александра Пахмутова, Сигизмунд Кац, Леонид Утёсов». Впоследствии участвовал в различных фестивалях песни: в 1972 году – в Николаеве, в 1973 году – в Ереване. Регулярно выезжает с выступлениями по Смоленской области и городам России. В репертуаре любимые произведения из жанра авторской песни, песни советских композиторов, старинный русский романс». Николай, всё правильно?
– Да! Совершенно верно.
Коля вышел на самую середину сцены, ощупал микрофонную стойку, поправил гитару и негромко запел:
После дождичка небеса просторнее –
Голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь…
